Пётр Киле - Солнце любви [Киноновеллы. Сборник]
Квартира Судейкиных. Кабинет Глебовой, на стеллажах куклы и статуэтки. Глебова и Ахматова. Обе расхаживают, рассматривая куклы и статуэтки на руках, в движениях пластика, будто это танец.
ГЛЕБОВА. Как Коломбина я могу совершать самые безумные поступки.
АХМАТОВА. Например?
ГЛЕБОВА. Например, назначить свидание Пьеро в день свадьбы с Арлекином... Она же прибегала к нему...
АХМАТОВА. Свадьба была.
ГЛЕБОВА. И давно... А это игра. Играй и ты. Ты уж слишком серьезна.
АХМАТОВА. Но я же не актриса, и любовь для меня не игра, а мука...
ГЛЕБОВА. Мука, из которой выходят стихи, как жемчужины.
АХМАТОВА. Ну, это как ты лепишь статуэтки...
ГЛЕБОВА. Что же это у вас? Гумилев - Дон Жуан, а ты донна Анна? Как же ты умудрилась выйти за него замуж?
АХМАТОВА. Чтобы спасти его и себя.
ГЛЕБОВА. Как!
АХМАТОВА. Он думал о смерти.
ГЛЕБОВА. Он так был влюблен?!
АХМАТОВА. Без памяти... Но это было наше общее настроение. Разве ты не думала о смерти?
ГЛЕБОВА. Правда! Я увлекалась лепкой и сценой, но ничего путного не получалось... Со мной занимались как с хорошенькой барышней, с которой приятно повозиться. Я это чувствовала и становилась неловкой, как кукла. А чьей-то игрушкой мне не хотелось быть. Мне казалось, лучше умереть. В это-то время меня заметил один художник. Он писал с меня, придумывая театральные костюмы; он создал мой образ и влюбился в меня безумно.
АХМАТОВА. Пигмалион и Галатея.
ГЛЕБОВА. Да, это наша история. С тех пор Сережа пишет с меня, вызывая к жизни образы моих героинь...
АХМАТОВА. Ваша история, угаданная Всеволодом. Это ведь он сочинил интермедию, разыгранную вами.
ГЛЕБОВА. Это все наш неугомонный Пронин, хунд-директор. Увидел меня в тунике и загорелся.
АХМАТОВА. Но интермедию написал Всеволод. И сам влюбился.
ГЛЕБОВА. Это Пронин заразил его своей фантазией.
АХМАТОВА. Да, удивительная фантазия - в мифе узнать вашу историю.
ГЛЕБОВА. Не такова ли и ваша история?
АХМАТОВА. Моя с Колей? Увы, нет!
ГЛЕБОВА. Нет?
АХМАТОВА. Когда он признался мне в любви, - с его произношением это звучало уморительно, - я не отозвалась. Потом мы несколько лет не виделись. По окончании гимназии в Царском Селе он уехал в Париж, учился в Сорбонне года два, затем увлекся путешествиями в Африку. И вот куда бы он ни поехал и откуда бы ни возвращался в Петербург, он неизменно заезжал в Киев, чтобы хотя бы мельком увидеться со мной. В семье моей его не воспринимали всерьез, и я, чтобы встретиться с ним, уходила из дома. Вероятно, это и его постоянство нас свели. Когда он предложил мне выйти за него замуж, я уже не могла сказать, как некогда: останемся друзьями. Да выйти замуж за Колю означало вернуться в Царское Село, где я выросла, да еще с поездкой в Париж в свадебное путешествие.
ГЛЕБОВА. Ради подобных приключений стоило выйти замуж.
АХМАТОВА. Но и любовь была, что греха таить. Была любовь к стихам, что нас окончательно сблизило. Но тут меня ожидали разочарования. Во-первых, он не принимал всерьез женских стихов. Моему вкусу он доверял, но моими стихами не интересовался. Я затаилась. А во-вторых, далеко не красавец, фат, Гумилев имел успех у женщин и этим пользовался ради самоутверждения. Как же мне быть?
ГЛЕБОВА. Ты думала о смерти?
АХМАТОВА. Уже нет. Любовь обернулась мукой, столь сосредоточенной и пленительной, что я запела... про себя. То писала стихи, как все, заведомо слабые, даже Коля, влюбленный в меня без памяти, не решался их хвалить, а тут запела. Обрывки моих песен и составляют мои стихи. Когда Коля был в Африке, Сергей Маковский опубликовал мои стихи в «Аполлоне». Коля тоже одобрил и даже возгордился мной.
ГЛЕБОВА. Но это ему не мешает донжуанствовать.
АХМАТОВА. Что делать, если любовь во всех ее проявлениях и есть предмет поэзии! Он не слышит моих обид и тревог, кроме как в стихах.
ГЛЕБОВА. Мир не видит твоих слез, а только жемчужины.
АХМАТОВА. Такова участь женщин. И поэтов.
ГЛЕБОВА. Мы не станем обсуждать сплетни, но мне передали, со слов Высотской, не женщина, а мужчина, что...
АХМАТОВА. О Высотской я давно знаю.
ГЛЕБОВА. О том, что он предложил ей выйти за него замуж?
АХМАТОВА. Нет. Но вряд ли это так.
ГЛЕБОВА. Я огорчила тебя?
АХМАТОВА. Напротив. Ты помогла пережить мне мои предчувствия и сняла боль. Мне уже ничего не страшно.
ГЛЕБОВА. Меня находят какой-то особенной. Но, по-моему, это ты по-настоящему особенная, без всяких выкрутас и выходок.
АХМАТОВА. Да, мы с тобой двойники. Как две куклы, очень похожие и разные, одна романтическая, другая классическая.
ГЛЕБОВА. Мы здесь засиделись. Идем к гостям.
В небольшом зале с роялем Судейкин, Кузмин, Князев...
Кузмин у рояля, он поет один из своих романсов - «Если завтра будет солнце, мы во Фьезоле поедем...»
Закатное небо над Финским заливом. С колокольни у Тучкова моста несется звон. У высокого окна за столом, заваленном книгами и бумагами, Гумилев что-то пишет с усердием настоящего школяра.
Входит Ахматова. Гумилев вздрагивает, хмурится и вскакивает на ноги с веселой улыбкой.
ГУМИЛЕВ. Ты не уехала?
АХМАТОВА. Надо поговорить, Коля.
ГУМИЛЕВ. Аня, ты лучше увиделась бы с сыном и поговорила с ним, к его радости.
АХМАТОВА. Он теряет не мать, а отца.
ГУМИЛЕВ. Ах, вот о чем! Мои любовные истории его не касаются. И тебя тоже. И ты влюблялась и любила, о чем пропеть в стихах ты не постыдилась.
АХМАТОВА. Как и ты, Коля. Не о том речь.
ГУМИЛЕВ. Нет, я любил одну тебя.
АХМАТОВА. А та особа, ради которой ты стрелялся с Волошиным?
ГУМИЛЕВ. Это он стрелялся из-за нее, а я лишь обрадовался случаю...
АХМАТОВА. Быть убитым на дуэли. Это не мужество, а глупость. И тебя постоянно тянет на глупости, как мальчика, который вне себя.
ГУМИЛЕВ. Аня, не надо мне доказывать, что я такой-сякой. От этого я не стану иным, если не хуже. Я же не позволяю себе говорить тебе ничего плохого. Будь такой, какая ты есть. И позволь мне быть таким, каков я есть. Я не хочу быть хуже или лучше других, я хочу быть таким, каким меня создал Бог. В этом мое предназначенье.
АХМАТОВА. А я вижу, Коля, ты свое предназначенье, быть может, высокое, свел к тому, чтобы разыгрывать из себя Дон Жуана.
ГУМИЛЕВ. Никого я не разыгрываю. Я играю себя, каков ныне. Я главный синдик Цеха поэтов. Мы создали издательство «Гиперборей». Мы выпускаем журнал «Гиперборей». И это в то время, когда я возглавил литературный отдел журнала «Аполлон».
АХМАТОВА. Ты еще, Коля, студент Университета.
ГУМИЛЕВ. Да.
АХМАТОВА. И муж. И отец.
ГУМИЛЕВ. Да.
АХМАТОВА. И Дон Жуан.
ГУМИЛЕВ. Это же превосходно!
АХМАТОВА. Я теряю о тебе представление. Ты существуешь в яви или нет. Или ты вовсе еще не мужчина, а подросток, который еще весь пребывает в фантазиях. Для него мир - одни романтические цветы и жемчуга.
ГУМИЛЕВ. Я поэт. Кстати, и ты поэт, Аня. Не надо играть тебе роль жены. Она к тебе не пристала.
АХМАТОВА. И даже матери. Ты прав.
ГУМИЛЕВ. Просто мы еще молоды, чего же лучше. Слава Богу, моя мама заботится о нас и у нее есть еще кое-какой капитал. Лучших дней у нас не будет. Но ты невесела, как пленница, хотя ты свободна и вольна жить, как хочешь.
АХМАТОВА. Я свободная пленница? Это правда. Но я такой росла и в своей семье. То пленницей смертной доли человека, то пленницей муз и Феба, то пленницей любви...
ГУМИЛЕВ. Здесь твое призвание, Аня, и счастье, и мука.
АХМАТОВА. Я знаю.
ГУМИЛЕВ. Да, нет измен. Это игра, которой все упиваются в «Бродячей собаке». Тебе там не нравится, я знаю, но это свет без аристократических и буржуазных условностей; высший свет и богема всегда сливались у театральных подмостков.
АХМАТОВА. Почему же? Мне в «Бродячей собаке» нравится бывать, как в театре за кулисами. Только и там я ощущаю себя пленницей своих и чужих желаний. И смертной доли человека, как на сцене бытия.
ГУМИЛЕВ. Это я понимаю. Ты поэт.
АХМАТОВА. Но ты-то ведешь себя иначе.
ГУМИЛЕВ. Как?
АХМАТОВА. Ненасытным Дон Жуаном.
ГУМИЛЕВ. Опять!
АХМАТОВА. Это ты опять. Хочешь оставить? Так и скажи. Надоело мне быть кукушкой на часах.
ГУМИЛЕВ. Я еще успею на поезд. А ты оставайся кукушкой на часах.
Гумилев поспешно выходит из комнаты, Ахматова бросается за ним; вскоре хлопает входная дверь; Ахматова возвращается со свечой.
АХМАТОВАПроводила друга до передней.Постояла в золотой пыли.С колоколенки соседнейЗвуки важные текли.Брошена! Придуманное слово -Разве я цветок или письмо?
Вдруг являются ряженые - это гипербореи (Осип Мандельштам, Кузьмина-Караваева с мужем, Лозинский...) Среди ряженых и Гумилев...
АХМАТОВА. Кто такие? А, узнаю... Гипербореи!
